Басня про чужую собаку

Если слушать внимательно, можно понять о чём лает соседский пёс. Не то что жена, начальник или кто там у вас главное животное.
Окно моей комнаты выходит прямо на собачью будку. Значительную часть пейзажа занимает лай.
Шарик обыкновенная соседская дворняга. Лапы, морда, шерсть. Собак таких размеров лучше держать, в шкафу. Вместе с остальными скелетами.
Но в Шарике каким-то образом уместился лай огромной овчарки. С такими данными соседи держат его у входных дверей. Подальше от собственных покоев.
Шарик самозабвенно обгавкивает любые неприятности, от потенциальных до кошек. В свободное время - лязгает цепью.

К середине июля я различал два вида лая.
Один устрашающий с гортанным призвуком и расщеплением - означает, что кто-то приближается к дверям.
Другой - негромкий, с короткими гавами и энергичным вилянием хвоста - применяется к хозяйке.

Собаки никому не нравятся. Бесхребетные, услужливые, радуются всякому кто почешет за ухом. Почти как официанты, только вонючие.

Кроме собак, официантов и цен на недвижимость мне не нравится жара. Так что после обеда я решил проспать до сентября.
Ну хотя бы до вечера.
Плюхнулся в кровать, а за окном:
— Гааав, гхрааав!
Перевернулся на другой бок, зажмурился посильнее. На дураков не обижаются, на собак - не злятся.

Шарик продолжал:
— Грааав, хаааав, гаааааав!
Это не было похоже ни на один известный мне лай. И отвлекало. Я старался уснуть пока собака переводить дыхание.
— Гааав , гааав, - настаивал Шарик.
Через сорок минут от сна ничего не осталось. Мозги расшевелились, полезли мысли. Сначала матные, потом здравые.

Соседей дома нет, я слышал. Уходя они скрипели дверями на всю улицу. Собака не гремит цепью, значит ни на кого не бросается. Получается, стоит и гавкает. Припадочная.
Говорят, самая дурацкая порода хаски. Некоторые особи от безделья даже лают на снег. Но Шарик далеко не хаски, а люди всем Тик-током жарят яичницу на раскалённом асфальте. Откуда снег?
Скорее всего, Шарик умирает от жажды. Просто не торопится.
— Грааф! Гхрав!
Наверняка, выхлебал воду ещё до обеда, а теперь страдает.
Я оторвался от кровати, посмотрел в окно. Шарик тявкал у будки, языком драматично касался земли.
Или хотел чтобы его пристрелили, или:
- …пить. - вслух решил я.
Пёс услышал, повернулся и стал изъясняться энергичнее.

Помогать другим - всегда лень. Но прятаться за штору - поздно. Да и неудобно. Всё-таки, соседи. Вдруг не сдохнет - придётся как-то смотреть ему в глаза.
Короче, набрал в сотейник воды и понёс. Так близко мы ещё не были знакомы.
Наполнил собачью миску и тут лязгнула цепь.
Как настоящий мужчина, я отскочил и зажмурился. Может даже завизжал, не уверен.

Шарик никогда не видел, чтобы его так пугались - тоже дёрнулся, пискнул.
Ни укуса, ни инфаркта не последовало. Я открыл глаза - собака стояла на месте.
Чтобы разглядеть подробности пришлось напрягаться.
— Шарик, Шаричек, - наклонился к собаке.
Пёс сложил уши, поджал хвост, попробовал заскочить в будку, но снова визгнул и остался на месте.
Я понял в чём дело.
Цепь скрутилась в тугой узел и не давала пользоваться отмеренной свободой. Всё, что осталось Шарику от независимости - свобода слова. Уже не мало, но для жизни недостаточно.

Я подёргал ржавые звенья. Шарик с надеждой подобрал язык. Тут требовалась инженерная мысль. Хотя бы одна.

Я придумал повертеть собачку. если не покусает - насладится головокружительным спасением. Другая идея граничила с безрассудством. Отстегнуть цепь, распутать и прикрепить обратно. Так Шарик мог сбежать. Перекусать прохожих, влюбиться в йоркширского терьера и броситься под колёса автомобиля. Даже если ничего такого не случится - очень быстро цепь снова скрутится в фламандскую петлю.
Возможно, я и заснуть не успею.

Разового спасения явно недостаточно. Нужен какой-то крутящийся элемент, чтобы цепь больше не путалась.
С помощью мамы я узнал слово «карабин».
— Понимаешь? - объясняла она безнадёжному гуманитарию, - как на шлейках от сумочек.
— Так пойдём искать сумку с ненужными шлейками, - поторопил.
Ни один мужчина даже не подозревает, сколько сумок хранится в шкафу обычной женщины.

Мама всё глубже зарывалась в культурные слои аксессуаров.
Тут были сумки, которые я помнил из детства. Сумки, которые носились недавно. Мелькали сумки, которых я никогда не видел. Уверен, были и такие, которых никогда не видела мама. Не было только такой, с которой не жаль расставаться.
Пришлось напоминать, что Шарик вот-вот умрёт, как и тот бедный телёнок, которого пустили на сумку.
— Какой ещё телёнок? - возмутилась мать. - Это крокодилья кожа!
Я протянул ножницы. Под причитания, вздохи и ахи, застёжка отделилась от останков крокодила.
— А как ты прикрепишь её к цепи? - поинтересовалась мама.
Я сразу догадался - нам нужен опыт собаководов или:
— Такое кольцо, как на брелках от ключей.
К счастью, брелками в моей семье дорожат меньше. Мы нашли самое крепкое кольцо и поспешили декорировать цепь.

— Шарик, мне нужно починить твой ошейник, - предупредил я.
Собака села и высоко подняла голову. Даже не шевельнулась, пока я возился со старым креплением. Никуда не рвалась, пока устанавливал новое. Внимательно наблюдала как распутывается цепь.

— Всё! - объявил я.
Пёс завилял хвостом, бросился мне на руки, спрыгнул попить, покувыркался в траве, шмыгнул в будку и, самое главное, больше не гавкал.
Ему стало хорошо, мне - тихо.

Мораль в том, что окружающим нужно помогать. Как минимум, чтобы спать спокойно.